Яков Анатольевич Лурье b. 1862 d. 1917

Из пројекта Родовид

Догађаји

1862 Рођење:

Свадба: ♀ Соломоновна Ратнер (Лурье) [Ратнеры]

27 децембар 1891 Рођење једног детета: Могилёв, Российская империя, ♂ w Соломон Яковлевич Лурье [Лурье] b. 27 децембар 1891 d. 30 октобар 1964

1917 Смрт:

Напомена

Среди самых известных в России были врач-терапевт Роман Лурия и его сын – нейропсихолог Александр Романович, а также еврейский писатель Ноах Лурье и семья, о которой сегодня речь – три поколения ученых Лурье: врач и политический деятель Яков Нафтульевич (по-русски Анатольевич, 1862-1917), его сын – историк античности и филолог-эллинист Соломон Яковлевич (1890-1964) и внук – историк и литературовед, специалист по русской литературе и духовной мысли Яков Соломонович Лурье (1921-1996). К этой же семье относятся и Анатолий Исаакович Лурье (1901-1980), занимавшийся теоретической и прикладной механикой, он был двоюродным братом Соломона Яковлевича, и его сын, известный физик К.А. Лурье.

О родоначальнике этой династии Нафтуле (на иврите Нафтали) известно немного: в родном Могилеве имел он маленькую лавочку, и, чтобы не отставать от конкурентов, торговал даже водкой на вынос. Яков вспоминал, что взрослые выходили на улицу и выкрикивали «Три копейки шкалик водки». Был Нафтуле человеком строгим и богобоязненным, а посему, по семейным преданиям, нещадно бил своего сына за вольнодумство. Однажды во время порки, в которой отец участвовал вместе с учителем-меламедом, Яков вырвался и побежал нагишом по улице, а потом и вообще убежал из дому. Приютил его, несмотря на раннее свободомыслие мальчика, местный раввин, рано заметивший выдающиеся способности Якова. Во втором классе гимназии за успехи в учебе ему выделили пособие на покупку пальто, а чтобы эти деньги не пошли на что-либо другое, классный наставник сам заказал пальто у портного.

Яков Лурья (он писал свою фамилию так – не Лурия и не Лурье, а Лурья), отучившись на естественном факультете Петербургского университета и понимая, что научная или преподавательская деятельность для него, еврея, закрыта, окончил еще и медицинский факультет в Харькове. Со временем он стал популярным врачом-офтальмологом, причем гонорары брал только с богатых пациентов, а для бедных стояла тарелка – от каждого по возможностям. Родственники доктора, видя, что в доме даже для детей частенько не хватает молока, что уж говорить об обуви и одежде, не без ехидства шептались, что из этой тарелки больше берут, чем кладут в нее. Зато величайшее внимание доктор уделял воспитанию и образованию детей, троих сыновей и дочери. Задолго до гимназии детей обучали языкам, рисованию, математике, ручному труду и особенно естествознанию, для чего Яков Лурья еще до наступления сумерек прекращал прием пациентов и отправлялся с детьми в дальние прогулки. Большинству предметов обучал детей сам отец. Случилось, что доктор собрался с детьми на прогулку, как вдруг к дому подъезжает карета. Польский помещик желает немедленно получить консультацию. Но прием окончен. А тот настаивает. Тогда Яков Анатольевич прибегает к спасительному средству, объявляет, что за неурочное время он берет повышенный гонорар и называет фантастическую сумму. Помещик, не моргнув глазом, соглашается. Прием окончен. Помещик отсчитывает купюры, смущенный доктор признается, что назвал свою сумму в запальчивости. Но польская гордость берет верх, и пациент платит, как договорились.

Для еврейской бедноты с помощью Якова Лурья были открыты ремесленное училище и ферма. Уличив одного из работников фермы в краже общественных овощей, доктор так рассердился, что бросился за лихоимцем с палкой. Слывя, однако, не только городским мудрецом и целителем, но и борцом за справедливость, в просторечии «чудаком», нередко спасался этой привилегией от возмездия. Ему многое прощалось. Узнав, что супруга другого деятеля использует учащихся для домашних работ, доктор угрожающе кричал ее мужу: «Вам нужно носить юбку, а вашей жене штаны...».

О гомельском погроме, случившемся после кишиневского (1903), в газете «Могилевские новости» писалось так: «Полиция не в силах была <...> унять расходившихся не в меру буянов. Толпа в нескольких местах повыбивала окна в домах. Досталось и отдельным лицам, попавшимся в руки ватаги...» Понимаете, не головорезы, а этакие сорванцы: «ватага», «буяны»! Кончалась заметка так: «Надо ближе подойти к этим людям... пожалеть и полюбить их и помолиться вместе с ними всенародною молитвою...» («Мог. Губерн. Ведомости», 12.Х.1904).

Подлинная же картина погрома была описана в петербургской еврейской газете «Восход». Как громилы измывались над евреями, как били их смертным боем, грабили... Брат Якова Исаак, военный врач, находился в это время на японском фронте. Во время погрома и его, защитника родины, квартира была разграблена. Впоследствии дочь Якова Анатольевича, Богдана, вспоминала, как она сидит с отцом за французской хрестоматией, а возле его ноги – топор, для обороны, на случай прихода погромщиков. Топор этот отвлекает ее от занятий, но отец неумолимо требует внимания к уроку. Такой вот удивительный человек был этот Яков Анатольевич Лурья. А в глазах соседей – «чудак» и «оригинал»!

Мир знает о киевском судебном деле Бейлиса. Но был и другой процесс, гомельский. Власти и тут все перевернули с ног на голову: судили не погромщиков, а евреев. Жертвы сели на скамью подсудимых. 80 человек были обвинены «в насилии из племенной и религиозной вражды и в сопротивлении властям». Надо заметить, что в отличие от кишиневского погрома, тут молодые евреи, действительно, еще до страшных событий стали готовиться к отпору и учились стрелять в кружках самообороны. Но сути дела это не меняло. В суде, несмотря на противодействие властей, все-таки выяснилось и участие в погроме офицеров местного гарнизона и бездействие полиции. Как только доктор Я. Лурья понял, что все эти неприятные обстоятельства приведут к замалчиванию дела, он решает действовать и со ссылками на очевидцев пишет в департамент полиции, что «полицмейстер давал громилам деньги и подстрекал их к разгрому еврейского имущества». Ответа не последовало. Тогда он обращается к самому министру внутренних дел и просит «привлечь его к ответственности за ложный донос». Привлечь себя к ответственности, ибо ежели никто по его заявлению не предан суду, следовательно, он, доктор Я. Лурья, говорит неправду. «Могилевские ведомости» промолчали, но «Русские ведомости» в Москве, сообщая об аресте доктора Я. Лурья, писали: «Бедное население города и губернии (имеется в виду население еврейское – Ш.Ш.) имело в лице Я.А. незаменимого по солидным знаниям, по отзывчивости на человеческое горе и по доступности для всех и во всякое время врача. Местное интеллигентное общество не знает более живого и неутомимого общественного деятеля, который бы так горячо и самоотверженно посвящал всего себя на служение среди местного бесправного и забитого населения. Естественно, что могилевские административные власти не могли переносить ратоборства Я. Лурья против беззакония».

Не берусь судить, как сегодня в России обстоят дела с борьбой за правду и справедливость, но на заре ХХ века доктор отделался легко: был сослан на пять лет в Архангельскую губернию. На сборы дали три часа. Весть об аресте доктора распространилась мгновенно. Квартира была оцеплена чуть ли всей могилевской полицией и конными драгунами. Кто-то принес ему в подарок шубу и 100 рублей, а доктор успел за эти несколько часов добиться у полиции двух вещей: он может ехать не по этапу, а за свой счет и ему позволительно взять с собой в ссылку девятилетнюю дочь. Жена оставалась с тремя детьми, младшему едва исполнилось четыре года. Но вместе они доехали только до Смоленска. Там отца препроводили в тюрьму, а дочь отправили обратно в Могилев. Старший сын, Соломон, оказался главным кормильцем семьи. Ему было всего 14 лет, но он давал уже частные уроки, за которые вполне прилично платили.

Яков Лурья умер в 1917 году: заразился, оперируя глаз больной, у которой был сифилис. Вечно занятый, он забывал про антисептику. На пальце была трещина от ляписа. Он заклеивал ее, но иногда забывал это делать. Вскоре после той операции сидели они с братом Исааком и пили чай. Исаак, врач-терапевт, заметил на пальце Якова опухоль, но, поставив диагноз, все-таки настоял, чтобы брата осмотрели московские светила. Яков писал Исааку (называя его Айзиком) из Москвы: «В сущности, когда врач обращается к знаменитостям, они являются только консультантами, а решать приходится самому. Тяжело.».

Осенью 1917 года известный русский генерал В.Д. Бонч-Бруевич находился в ставке Верховного Главнокомандующего русской армии Н.Н. Духонина в Могилеве. Как-то утром Духонин звонит Бонч-Бруевичу и сообщает, что толпа идет громить ставку. «Я вышел из гостиницы, – пишет Бонч-Бруевич, – и <...> увидел, что на улицу высыпала преимущественно еврейская беднота и толпа идет к еврейскому кладбищу»[3]. Он успокоил Духонина: это евреи хоронят своего раввина. Но и он ошибся. В это утро евреи Могилева и окрестных местечек хоронили своего доктора – Якова Анатольевича Лурья.

• http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer1/Shalit1.php

Од прародитеља до унучад