Михаил Глембоцкий (Гленбоцкий)

Из пројекта Родовид

Особа:499139

Рођени род	Глембоцкие
Пол	мушки
Цело име (рођено)	Михаил Глембоцкий
Друга презимена	Гленбоцкий
Родитељи ♂ Глембоцкий [Глембоцкие]

Догађаји

Рођење једног детета: ♂ Ян Канти Михайлович Глембоцький [Глембоцькі]

Рођење једног детета: ♂ Иосиф Михайлович Глембоцкий [Глембоцкие]

Рођење једног детета: ♂ Фелициан Михайлович Глембоцкий [Глембоцкие]

Рођење једног детета: ♀ Петронелла Михайловна Глембоцкая (Гленбоцкая) [Глембоцкие]

Рођење једног детета: ♂ Михаил Михайлович Глембоцкий [Глембоцкие]

Свадба: ♀ Елена Брюховецкая [Брюховецкие]

Свадба: ♀ Фекла Павловская (Глембоцкая) [Павловские]

Напомена

Отец моей матери, Михаил Глембоцкий, был одним из последних представителей задорной и своенравной шляхты Волыни и Украины. Он относился к казакам, как грозный шляхтич, к ляхам, — как гордый казак; к русским и немцам, — как непримиримый поляк. Это был человек старого закала, себе-на-уме; он прекрасно умел устраивать свои имущественные дела и пользоваться жизнью. Получив назначение, вместе с командующим войсками Стемпковским, судить и карать гайдамаков Гонты и Железняка, он, держа уже приподнятый меч в руке, сказал себе: «Когда человеку отрубят голову или задушат его, то останутся только тело и кости; что станется с душою — это один Бог знает; но несомненно, что она не станет отбывать барщину и давать даровой труд». В виду такого рода соображений, он спаивал Стемпковского токайским вином, а гайдамаков по двадцати, по десяти человек выпускал на свет Божий, на свободу, с тем, чтобы они за грехи свои терпели наказание, отбывая барщину во славу Божию, в пользу пана войского овручского. Благодаря этому, он приобрел шесть деревень: Солотвин, Гальчизну, Зарбинцы, Сёмаки, Агатовку и Раскопанную Могилу. Кодня и три другие деревни перешли к войскому от его племянника — стольника Глембоцкого. После смерти первой жены, от которой он имел троих детей: мою мать, Михаила и Феликса Глембоцких, он женился на вдове племянника, у которой были две взрослых дочери — Станислава и Анна, и имел от нее двух сыновей — Иоанна и Иосифа Глембоцких. Таким образом, в руках его сосредоточились: Коденщизна, Пардниновщизна, которая перешла к нему от первой жены; Зароковщизна в Житомирском уезде, доставшаяся ему от предков; Голубевщизна в [163] лесах овручских, а также Видыбор и Жадки в Радомысльне. Благодаря этому, он стал, как говорится, большим барином. Хозяйство везде у него велось образцовое.

Когда я стал скакать на коне, как настоящий казак, Глембоцкий все собирался идти на помощь великому Наполеону, хотя французские войска уже покинули Россию, а сам он еле на ногах держался. Русское правительство, в виду почтенного возраста и богатства моего дедушки, а также принимая во внимание заслуги одного из моих дядей в царской армии, смотрело сквозь пальцы на заносчивые мечтания старого войского. Триста конных вооруженных казаков, под командой усатого атамана, по фамилии Пшеничный, находилось у него в усадьбе. У него было несколько адъютантов, а именно ротмистр драгунского полка королевы Ядвиги, пан Дрозджевский, пан Игнатий Стржемецкий, надворный поэт пан Кожуховский, который писал стихом без меры, без рифмы, несколько длинным — для того, чтобы было понятнее, и русский статский советник пан Шильдкнехт — врач –курляндец, который лечил пана войского и редактировал для него газету, в которой рассказывал о победах Наполеона и об отзывах этого богатыря к пану войскому овручскому. В награду за это Шильдкнехт получил прекрасную деревню, входящую в состав Зароковщизны.

У пана войского всегда было людно; все он собирался на войну; под окнами трубили в трубы; казаки Пшеничного гарцовали на дворе на татарских конях ; у крыльца стоял богато оседланный вороной конь пана войского, на которого он никогда не садился; а сам пан войский гладил пистолеты и шашку, старался подняться и, не будучи в силах сделать это, снова падал в кресла. «Ну, что же, — кричал он, — еще успеем. Барылко, принеси ромашки! — завтра поедем; пусть Пшеничный прикажет на завтра готовиться в поход; попросить пана советника Шильдкнехта написать великому Наполеону, что я скоро приду к нему на помощь». И эти сборы и решете остаться — все это повторялось ежедневно.

Когда мой отец приехал к дедушке, чтобы сообщить ему о рождении внука, пан войский очень обрадовался и закричал:

— Пусть назовут его Михаилом, пусть казацкий архангел хранит его, так будет для него хорошо.

Удивительный человек был этот пан Михаил Глембоцкий: гордый шляхтич, дикий кабан — в полном значении этого слова; с практическим складом ума, с добрым сердцем; он любил Польшу, но по-своему: стоило затронуть его самолюбие, и он, как настоящий дикий кабан, бросался вперед и уничтожал все, что попадалось ему навстречу. Он беспрестанно повторял: [164]

— Я шляхтич, но не теперешний. При Ягеллонах Долиссы (герб Глембоцких) были известны: когда им стало мало простору, они пошли в казаки на Днепр и в Запорожье. Глембоцкий основал Глубокое, и Глубоцкий полк так же славен, как Полтавский и Нежинский. Мой предок-полковник не сдал своего замка ни слепому Палею, ни бешеному Петру. Когда пан Мазепа заварил кашу — Глембоцкие ее расхлебывали до дна, вместе с Войнаровским, Киселевским и Городнискими. Несмотря на свое могущество, белый царь и православный синод побоялись проклять Глембоцких, как других, потому что Глембоцкие — это не то, что другие!

Пан Бутович, родственник жены пана войского, дослужившись до генеральского чина в русской армии, хотел похвастаться перед родственниками своим достоинством и приехал в полной парадной форме навестить пана войского. Войский, вспомнив оборону крепости Глубокое против русских, когда Глембоцкий был полковником, а Бутович есаулом, как только его увидел, закричал

— Изменник, предатель, ты растоптал достоинство шляхтича и славу казацкую!

Кликнув казаков, велел растянуть бедного Бутовича, и генеральский мундир разбить батогами. Отсюда возник процесс с русским правительством и Бутовичем, процесс, который едва удалось потушить четырьмя деревнями на Украине. Кошелек шляхтича войского стал несколько легче, но все-таки ему удалось поставить на своем: наказать предателя и отделаться от ответственности деньгами.

Другой родственник пана войского, пан Уминский, владелец Ляхович, имел звание камер-юнкера императора Павла. Он построил корчму на своей собственной земле, но в том урочище, где войский привык травить зайцев. Зайцы, которые, очевидно, не были любителями выпить, покинули эту местность. Войский, найдя вместо зайцев корчму, приказал ее сжечь. Молодой камер-юнкер, из уважения и из страха перед грозным войским, не жаловался в правительственное учреждение, не вызвал Глембоцкого в суд, но одевшись в камер-юнкерский мундир, с золотым ключом, отправился к войскому переговорить о несчастном случае, приключившемся по вине этого последнего. Войский, как казак, не любил долгих разговоров, у него было обыкновение сразу ошеломить противника: он приказал казакам растянуть Уминского и бить до тех пор, пока не отлетел золотой ключ. Чтобы потушить это дело, Глембоцкому пришлось, по совету друзей, заплатить все долги, которыми были обременены Ляховичи и, вообще, привести в порядок [165] денежные дела Уминского, чрезвычайно запутанный вследствие кутежей в Петербурге. Пан Уминский больше не надевал камер-юнкерского мундира; облачился в чамару, хозяйничал, заседал на сеймиках и умер в Ляховичах, как подобает шляхтичу и помещику. Пан Глембоцкий опустошил свой кошелек, но поставил на своем.

Третий сын пана войского, Ян Канты Глембоцкий, человек достойный всякого уважения, служил в русских уланах для того, чтобы предохранить отца от подозрения и смягчать частые проявления его причудливого высокомерия. После поражения французских войск под Березиною, Ян, украшенный орденами, приехал к отцу. Извещенный о ого поезде, старик нахмурился, вертелся в кресле и, по своему обыкновению, гладил пистолеты, которые лежали перед ним на столе. Когда вошел сын, он схватил пистолет и в ответь на поцелуй, выстрелил в сына, со словами:

— Настоящий москаль, такой москаль — черт его побери!

Пуля пробила воротник мундира Яна Глембоцкого. После этого войский не пускал на глаза к себе бравого улана. До самой смерти войского Ян Глембоцкий жил у моей матери. При отце о нем нельзя было даже вспоминать.

Генерал Корженевский, бывший в то время бригадиром народной литовской кавалерии, владелец трех городов и нескольких десятков сел, искал руки моей тетки, Станиславы Глембоцкой. Так как войский узнал, что бригадир был противником Барской конфедерации и имел сношения с гетманом Браницким, то он не хотел согласиться на этот брак. Молодая девушка, с согласия и ведома братьев и матери, бежала от отца; повенчавшись, молодые супруги вернулись и упали к ногам войского. Войский схватил прут и до тех пор бил им лежащего бригадира, пока прут не разломался на щепки. Однако, даль богатое приданое: Св. Кодню, денег не жалел, но этих супругов никогда, до самой смерти, не желал видеть.

Таков был мой дедушка, любимцем которого я был с самого рождения. Отец мой умер, когда я едва начинал говорить; а моя мать, одна из красивейших женщин на Украине, молодая, умная, богатая, не пожелала вступить в новый брак, хотя были искатели ее руки, и предпочла заняться воспитанием своего единственного сына, чтобы сделать из него настоящего казака.

Однажды приехали генералы Орурк, Игельстром, несколько полковников и других офицеров. Заметив, что они расположились слишком по-домашнему в кабинете моего дедушки, я принес из притвора костела два больших аршина, закрыл за собою дверь, дал один аршин войскому и, со словами: «А ну, дедушка, ударим на этих москалей!» — другим аршином ударил по голове генерала Орурка. Дедушка несколько струсил: тут ясно обнаружилась система воспитания внука; за это можно было укатить в дальние края, а пан войский предпочел бы совершить путешествие не дальше Слонима. Но генерал Орурк, человек достойный полного уважения, улыбнулся, взяв из рук моих аршин.

— Когда вырастешь, — сказал он, — то тогда «ура!» на москалей, а теперь будем с тобою друзьями.

Все смеялись, я стоял на своем. Дедушка несколько пришел в себя, но все-таки был сам не свой, пока не уехали гости. Затем послал за актуариусом Гродзким, пригласил двух соседей-помещиков, в качестве свидетелей, и составил завещание, в силу которого оставил мне все свое значительное имущество, выделив четырем сыновьям имения, которыми они управляли, а дочерям придания, которые им уже были отданы. Он меня гладил по подбородку, говоря:

— Вот так шляхтич, вот так казак! — и, показывая мне гербовую печать отца, читал на ней: — «Бог и я со мною». Видишь, — говорил он, — полагайся только на Бога и на себя самого, — и Бог тебя не оставит!

Все это запечатлелось в душе моей, и я рос, проникаясь такими воззрениями.

Завещание это, по смерти дедушки, мать моя возвратила его семейству, а у меня осталась только склонность к аристократизму, в духе казачества и шляхетства, которые дедушка старался во мне развить. Моя мать, несмотря на любовь к своему единственному сыну, старалась сделать из меня казака душою и телом. Борзые, лошади, соколы — все это было у меня до пресыщения. Первым моим учителем был пан Антонович, страстный украинофил и казак; по большей части, наши занятая происходили на конях. Кроме этого учителя, моим учителем был старик-нищий, по имени Левко, который рассказывал мне народные басни о знахарях и чародеях, передавал казацкие предания, показывал в окрестностях урочища, где происходили разные битвы, и пел украинские думки.

Мать постоянно говорила мне:

-Не мешайся в чужие дела, но и не позволяй, чтобы другие вмешивались в твои дела; советы слушай, но имей свое мнение; не [167] позволяй ceбе отказаться от предпринятого дела ни вследствие его трудности, ни вследствие опасности, никому не навязывай своих взглядов, но и не позволяй относиться без уважения к твоим убеждениям; не будь гибким, как тростник, но твердым, как дуб; сто раз лучше быть сломленным, раздавленным, чем гнуться в ту или другую сторону; не будь заносчивым с людьми, ниже тебя стоящими, и не низкопоклонничай пред высшими; не обращай внимания на поступки людей, а за свои отвечай перед Богом и перед своею совестью. Бог — и ты с Ним!